В восьмом номере журнала "Начало", издающегося Санкт-Петербургским Институтом богословия и философии, который в части богословских дисциплин входит в образовательную систему Московского Патриархата РПЦ, в разделе "Критика и библиография" была помещена статья Н. М. Лобановой ""Богословский Вестник" Заокской духовной академии". Основное содержание данной публикации посвящено критическому разбору одной статьи из первого номера "Богословского Вестника" - "Статус предания в православном вероучении и в Священном Писании (согласно книге о. С. Н. Булгакова "Православие")". Не желая втягиваться в бесперспективную, на наш взгляд, полемику, все же считаем своим долгом ответить автору и рассмотреть некоторые из отстаиваемых им тезисов.

Тезис первый: у протестантов отсутствует христианское сознание (!) Каким бы неуместным не показалось читателю это утверждение (даже если он православный), но именно такой вывод можно сделать из следующих слов Н. М. Лобановой: "Статус - понятие для протестанта очень важное, потому что на его основе можно определить место чему угодно. Но для христианского сознания статус Священного Писания и Священного Предания - вопрос, отменяющий сам себя". Во-первых, обращает на себя внимание противопоставление слов "протестант" и "христианское сознание": дескать, духовная жизнь православного - оазис, тогда как протестантский опыт веры - пуст, потому что в нем не господствует предание. Очень жаль, что автор делает такие опрометчивые утверждения. Слепое стремление защитить ортодоксию неизбежно вызывает нетерпимое отношение к оппонентам. Даже о. Сергий Булгаков, говоря об "инославных", выказывал куда больше уважения и богословской осмотрительности.

Во-вторых, понятие статуса действительно очень важное для протестанта, но не потому, что "на его основе можно определить место чему угодно", а по другой причине. Вопрос статуса - это вопрос авторитета, и, соответственно, подчинения ему или невнимания, принятия его или отвержения. Например, имей наше общество ясное понимание того, где Бог, а где маммона, где Бог, а где кесарь, что есть Божье, а что человеческое, мы никогда не дошли бы до такого состояния нации, которое иначе как обморочным не назовешь. Тем более понятие статуса имеет ключевое значение для людей, именующих себя последователями Иисуса. Если христиане игнорируют, или не знают, или не понимают, или понимают, но превратно, какой статус имеет то, что является предметом их веры, они обречены на слепое блуждание по дорогам околохристианской жизни. Следование за Христом подразумевает повиновение тому, чему повиновался Он, возвеличивание тех добродетелей, которые возвеличивал Он, и, с другой стороны, такое же проницательное и бескомпромиссное различение добра и зла, какое мы видим в Его жизни и учении. Однако едва ли возможно, не прибегая к насилию над священным текстом, прийти к выводу о том, что Иисус возвел предание в ранг Писания. Окажи Он преданию такую честь, тогда тезис о том, что предание и Писание действительно суть одного Духа плоды, было бы неоспоримо и неопровержимо. Но этого не произошло. Напротив, Он назвал вещи своими именами, когда создал евангельскую иерархию ценностей, в которой, как бы это не претило кому-то, Слово Божие есть Слово Божие, а предание человеческое есть предание человеческое (см. Мк. 7:7-13).
Тезис второй: принцип "один на один" со Священным Писанием есть источник заблуждений и ересей. По сути, автор повторяет одно из некогда любимых высказываний католических богословов: Biblia est mater hereticorum. Подобная оценка Священного Писания вполне объясняет ту косность которая a priori исключает мало-мальски научный подход к интерпретации Священного текста (чем, кстати, продолжает страдать православное богословие). Кроме того, в основе такого принципа лежит глубокое недоверие к человеку как индивидууму, к его совести и вере, к его разуму и духовному опыту. А где нет доверия, там нет уважения. Кроме того, смеем напомнить, что в Десяти заповедях используется единственное число: "не делай...", "не произноси...", "помни...", "не убивай...", что подчеркивает личную ответственность каждого, кто принадлежит к народу Божьему, за свои поступки, слова и мысли. Предпочесть же безответственное "мы" ответственному "я" - значит взять на себя смелость "корректировать" Бога и делать Ему "подсказки", что совершенно нелепо. Такое впечатление, что для "христианского сознания", как его для себя определила М. Н. Лобанова, самую большую опасность представляет человек думающий. (Зачем человеку читать Нагорную проповедь? Того, гляди, еще глаз вырвет и руку отсечет. Главное - таинства, принимай и не спрашивай.) И это притом, что Сам Господь считается с индивидуумом, апеллируя к его воле, его сознанию, а не обходя это стороной: "О, человек! Сказано тебе, что - добро..." (Мих. 6:8).

Нивелируя личностное начало в человеке, отказывая ему в духовной и интеллектуальной самостоятельности, сторонники охранительно-оградительного подхода к Священному Писанию пытаются овладеть монополией на него. Но это невозможно, как невозможна монополия на Солнце или Солнечную систему. Можно (и гораздо легче) упрятать человека, но невозможно упрятать Солнце. Да, мы боимся высокого статуса Церкви, Церкви-монополиста Истины. Да, мы боимся Церкви, которая не прочь монополизировать и Бога, представляя Его "своим собственным русским Богом, никому более не принадлежащим и неведомым"1. И эту тревогу нам внушает Евангелие, которое никому не дает права считать себя чьей-то собственностью. Оно не принадлежит ни православным, ни "инославным". Оно не принадлежит Церкви. Никакой. Оно было и всегда останется "Евангелием Иисуса Христа" (Мк. 1:1). Но еще страшней для нас ничтожный статус человека, которому отказано в праве думать, ставить вопросы и искать на них ответы. И хотя холодная рассудочная вера не является евангельским идеалом, вне- или околорассудочный опыт (веры ли?) не является им и подавно. Напротив, околорассудочная религия создает идеальные условия для суеверия и обрядоверия, тем самым подменяя христианский опыт богообщения каким-то иным, не всегда поддающимся точному определению, но идущим явно не от того духа. Именно в сложнейшей диалектике веры и разума, слова-таинства и слова-смысла рождается подлинный опыт христианина, о чем так красноречиво писал И. А. Ильин: "Религиозный... опыт нуждается в разуме, для проверки и обеспечения своей предметности, для своего очищения, для своего трезвения, для ограждения себя от соблазнов. Вера дает разуму меру глубины, любви и окончательности; а разум дает вере энергию чистоты, очевидности и предметности"2. Таким образом, подводя итог сказанному, отметим: человек теряется не тогда, когда остается "один на один" с Библией (Словом Божьим), а, вероятно, в других обстоятельствах: оказавшись у алтаря, обращенного в "лавочку", где, по словам одного из героев лесковской хроники "Соборяне", "благодатью [таинствами], как сукном, торгуете"3.

Тезис третий: внецерковное обращение к Священному Писанию может стать причиной появления тоталитарных сект, "в них тоже читают Библию", - не без иронии добавляет М. Н. Лобанова. Сразу отметим: тема сект и сектантства - излюбленный конек любого православного и проправославного идеолога (не богослова). Он хорошо зарекомендовал себя в лучшие времена безбожной пропаганды, а теперь пришелся ко двору пропаганде "набожной". На самом же деле причиной появления тоталитарных сект является вовсе не "внецерковное обращение к Священному Писанию", как это хотела бы представить М. Н. Лобанова, а истерзанное самыми бесчеловечными экспериментами общество. Граждане именно такого общества, обманутого, дезориентированного и не способного к трезвому пониманию того, что есть что в этом мире, легко поддаются манипуляциям иных "религиозных деятелей". И здесь, прибегая к терминологии нашего оппонента, впору спросить: какая же из "сект" несет наибольшую долю ответственности за излом 1917-го, ставшего непосредственной причиной всех последующих трагедий? - Только одна, именующая себя "единственной и непогрешимой". Именно о ней написал исполненные трагизма и безысходности слова Ф. М. Достоевский, ее же приверженец: "Церковь в параличе... Страшное время"4. Именно о ней возвышает свой голос И. Бунин, когда, буквально за несколько дней до революции, напишет в своем дневнике: "А в каком жалком положении и как жалко наше духовенство! Слышно ли его в наше время? Вот церковный собор - кто им интересуется и что он сказал народу?"5 Поэтому все менее убедительными звучат сегодня слова об угрозе сектантства, вызванного "внецерковным обращением к Священному Писанию". Гораздо страшнее другое - сектантство как образ мышления, как своего рода "философия" жизни. И здесь мы должны честно признать и сказать: с октября 17-го и вплоть до недавнего времени Россия жила и вела себя по-сектантски по отношению к остальному миру и своим собственным гражданам, что стало неизбежным следствием того чудовищного духовного распада, предотвратить который не смогла Русская Церковь, ибо сама была парализована сектантским мышлением. Конечно, это не в нашем ведении, но все же смеем предположить: Провидение едва ли даст Русской Церкви еще одну тысячу лет для выполнения ею миссии Христа в мире (см. Мф. 28:18-20).
По крайней мере, то, что теперь это бремя все ощутимей ложится на плечи других, - факт бесспорный.

Тезис четвертый: для автора-протестанта (Ю. Друми) "человека... как свободной личности по большому счету нет <...> нет человека в смысле богословском, то есть личности нет". Очень любопытно читать эти слова у православного автора. Почему? Вероятно, мы должны напомнить (хоть это было и не так давно), что один из самых тоталитарных режимов в истории появился на "канонической территории" Русской Православной Церкви. Разгул репрессий и издевательств над человеком - здесь же. ГУЛАГ по периметру и в точности повторил контуры "канонической территории" Православия. Именно здесь, на "Святой Руси", личность человека, как носителя и сияния образа Божьего, была так растоптана и изничтожена, что любые слова из уст православного о том, что протестанты, дескать, не видят в человеке личность, воспринимаются беспредельно абсурдно. Увы, но исторической родиной таких слов и словосочетаний, как "гуманизм", "права человека", "свобода совести" стала не Россия православная, а совсем другие страны, по преимуществу протестантские. "Всеобщая Декларация прав человека" просто не могла появиться на свет там, где всегда существовал примат соборного над личным, коммуно-колхозного - над индивидуальным, а точнее, национально-сектантского - над общехристианским. (Так у нас появился хороший повод, - по сути, экзистенциальный, - подумать о подлинно евангельском богословии и месте человека в нем. Но пока это выходит за рамки данной публикации.)

Тезис пятый: "исторически, документально, фактически, хронологически, духовно - как хотите - Писание появилось из Предания и есть часть его". Разумеется, никто не спорит о том, знал ли Адам алфавит. Никто не ставит под сомнение и то, что изначально Слово Господне передавалось от поколения к поколению изустно. Вопрос в другом: если Провидение сочло необходимым облечь его, Слово, в знаковую систему древнееврейского, арамейского и древнегреческого языков, впоследствии очертив его корпус рамками канона, как теперь соотнести написанное со всем тем, что не удостоилось такой чести ни до Христа, ни во дни апостолов, ни после них? Как соотнести написанное и канонизированное с тем лабиринтом интерпретаций, в котором каждый искатель Истины прокладывал свой ход? Если мы скажем, что это "вопрос, отменяющий сам себя", как это делает М. Н. Лобанова, тогда мы вынуждены задуматься о другом: почему этот вопрос не отменил сам себя во дни Христа?6 Случись это в то время, тогда, во-первых, Церковь называлась бы синагогой (или наоборот), и, во-вторых, христианам не пришлось бы ломать столько копий ни в Европе в XVI в., ни в России пять веков спустя. Все это подводит нас к выводу: вопрос о статусе не был надуман протестантами, - его ставит Сам Христос: "Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?" (Мф 7:9)7. Кроме того, если слово "Предание" все же писать с большой буквы, как это делают не только православные, но и католики, причем каждый имея в виду свое предание, тогда возникает ряд трудностей (по крайней мере для автора этих строк). Во-первых, должен ли честный искатель Истины принять первое Предание или второе? Если все же одно из двух, то на основе какого критерия? Или такого критерия нет? Или его не может быть в принципе? Или он просто не нужен? Кроме того, совершенно не ясно, где в Православии границы Предания, как не понятно и то, что является органом его выражения. Всеправославных соборов не было более тысячи лет, Евангелие цитируется все реже, старцы - чаще. Это приводит к архаизации церковного сознания, для которого куда важнее очертить границы "свое - чужое", чем "истинное - ложное". Во-третьих, может быть, речь все же идет об одном Предании? Почему же тогда между католиками и православными "учреждена великая пропасть"? Или это не так, и последнее утверждение - выдумка? Что же делать искателю Истины? (Конечно, ставя эти вопросы, мы не склонны игнорировать или сколько-нибудь преуменьшать значение такого факта, как раздробленность протестантизма (похоже, необратимая), что тоже порождает ряд непростых проблем.) Действительно, в силу своей прямоты и основательности, вопрос Христа актуален для всех. Так просто от него не отмахнуться никому, - ни православным, ни "инославным". Вопрос этот задевает главный нерв христианского благочестия, богословия и богослужения. И от ответа на него зависит слишком многое, чтобы можно было его переадресовать или попросту не услышать. Позвольте привести только один пример, из классики.

В своем любимом, по собственному признанию автора, романе "Переландра" К. С. Льюис с гениальной проницательностью передает драму Уэстона - человека, утратившего способность ясно различать границы и статус каждой величины из той безнадежно сложной реальности, с которой он столкнулся в своем жизненном опыте. А начал Уэстон с высокомерного упрека, брошенного Рэнсому, своему антиподу: "Это очень любопытная черта простонародной веры - вечно вы разделяете, противопоставляете, создаете пары противоположностей. Небо и ад. Бог и дьявол... Эти пары - истинный портрет Духа, автопортрет космической энергии, который сама она, Движущая сила, запечатлела в нашем уме". Далее художник рисует, к каким роковым последствиям это привело Уэстона, когда он, желая всецело отдаться этой силе, призвал ее себе в союзники: "Тут начался кошмар. Судорога, подобная предсмертным корчам, исказила лицо Уэстона. Потом она прошла, на мгновение показалось лицо - прежнее, но с остекленевшими от ужаса глазами. Уэстон отчаянно закричал: "Рэнсом! Рэнсом! Христа ради, не давайте им!.." - и тут же закружился, словно в него ударила пуля, рухнул наземь и катался у ног Рэнсома, скрипя зубами, брызжа слюной, цепляясь за мох". Вскоре он превратился в Нелюдя и после решающей битвы с Рэнсоном навсегда выпал из бытия. - Опасно, все-таки, не различать статусы...

Наконец, последнее. По-видимому, призыв М. Н. Лобановой "Войди внутрь [Церкви], получи спасение, получи Царство Небесное в наследство" адресован моей немощи. Отважусь ответить: спасибо, нет. Почему? - Не туда зовут. "Придите ко Мне" - этот голос, осмеливаюсь говорить, мне знаком, Зовущий - зрим, а слова "войди внутрь [Церкви, то есть РПЦ МП]" Христос не произносил.

Итак, что же было в начале? - "В начале было [Слово или Предание?]..." Да, вы правильно ответили, любезный читатель. Вот этим Словом хочу жить, Его любить, Ему повиноваться. К этому призываю и вас. Жаль, однако, что ему не нашлось места в "Начале".

1 Подробней на эту тему см. В. О. Ключевский. Русская история. М.: "Мысль". 1993. Книга вторая. С. 391-392.
2 И. А. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. М., 1993. С. 119.
3 Лесков Н. С. Соборяне //Собрание соч.: В 11 т. М., 1957. Т. 4. С. 48.
4 Достоевский Ф. М. Дневник писателя //Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т.27. С. 49.
5 Бунин И. Дневники // Собр. соч.: В 6 т. М., 1988. Т. 6. С. 390.
6 Неужели, противопоставляя Слово Божье преданию человеческому, все, чем был озабочен Иисус, так это изменить санитарно-гигиенические нормы Своих современников? К сожалению, именно так представляет дело наш оппонент, когда говорит: "Неразличение Юрием Друми "преданий", вроде тех, что предписывают мыть скамьи и посуду, или омовения рук и т.п., и Предания - таинств Церкви, Евхаристии - в котором преподаются дары Духа, еще и потому до нелепого смешно, что адвентисты настаивают на соблюдении субботы". Кстати, о субботе. На ее соблюдении настаивают не адвентисты, - к этому призывает Бог, Чья вечная и непреложная воля открыта в десятисловном Законе и воспета сладчайшими псалмопевцами избранного народа (см., например, Пс. 118).
7 Об этом пишет и В. В. Розанов в своем эссе, посвященном А. С. Хомякову: "с отрицания "предания старцев" началась проповедь Христа". См. О писательстве и писателях. М.: Издательство "Республика". 1995. С. 464.